Four Poems

Эти бездонные ночи в июле

Эти бездонные ночи в июле,
            О!
Ты вопрошаешь: — Меня обманули?
            — Да, — отвечаю, — но как!

Лучше не спрашивай. Долго во власти
            сам обаяния их
я находился, и на тебе, здрасьте, —           
            проза испoртила стих.

“These Nights That Won’t Wear Out in July”

These nights that won’t wear out in July,
            O my! ^[1]
(And yet you ask: ’twas all just a lie?
            Indeed, but a great one!)

You ask? Please don’t. How long now I’ve lived
            in awe they’d bestowed,
when quickly – hello! here you go! – pfft!
            The poem fell to prose.

Изваяние Силена в Капитолийском музее

Ирине Ермаковой

Безымянного страж именитый сада,
бородатый, косматый, великорослый,
с переброшенной шкурою через рамо
            кососаженное,

козлоногий, задастый, парнокопытный,
многогроздую между рогов кошницу
подпирающий шуйцей, в деснице свесив
            кисть виноградную, —

что печаль по челу пролегла, Силене?
Мрачноличен зачем и понуровиден?
Ах, и кто же, скажи, не стыда, не срама, —
            уда заветного,

прямотою прославленного стрекала
кто лишил-то тебя? За какие вины?
Неужели твои сочтены проказы
            за преступления?

Позабыт-позаброшен толпой пугливых
прежде нимф, нагловатых насмешниц ныне, —
хоть гоняйся за ними, хоть не гоняйся,
            все одинаково,

ибо надо, поймавши, сражать, а нечем.
Потерявшему большее потерявшим
меньшее не наполнить обломком лона
            влаготочивого, —

ни на что похотливый скопец не годен,
безоружный же муж никому не нужен,
оттого и поставлен в музее — Музам
            на поругание.

The Statue of Silenus in the Capitoline Museum

                        for Irina Yermakova

O famous guard before a nameless garden,
bearded, shaggy, hugely tall, with pelts that fall
over your enormous shoulders, much broader
            than an oxen’s back,

goat-legged, big-butted, poised on cloven hooves,
on your head a basket rests between your horns,
your right hand on the handle, your left dangling
            a cluster of grapes.

Why does sadness strain your brow, O Silenus?
Why the gloomy visage and dejected mien?
Ah! Tell me! Who’s the one who bluntly stripped you
            of what’s neither shame

nor a sin but an appendage that’s precious –
your exalted prick! Who? And to right what wrong?
Could any of your escapades really be
            considered a crime?

Spurned by a herd of formerly timid nymphs
and forgotten, whether you chase or disdain
to give chase and let those rude mockers remain –
            isn’t it the same?

For after they’re trapped, you’ll have to do battle,
and what could you possibly bring to the fight?
You can’t fill their wet laps with your stump – not in
            the least, not since you’re

the one who’s lost most. Lewd eunuchs are useless.
There’s not a man who thinks to stand sans his blade.
And so you’re dismissed to a museum, for
            Muses to abuse.

Поспешим

Поспешим
стол небогатый украсить
помидорами алыми,
петрушкой кучерявой и укропом,

чесноком,
перцем душистым и луком,
огурцами в пупырышках
и дольками арбузными. - Пусть масло,

как янтарь
солнца под оком, возблещет
ослепительно. - Черного
пора нарезать хлеба, белой соли,

не скупясь,
выставить целую склянку. -
Виноградного полная
бутыль не помешает. - Коль приятно

утолять
голод и жажду со вкусом! -
Наступающей осени
на милость не сдадимся, не сдадимся

ни за что. -
Всесотворившему Богу
озорные любовники
угрюмых ненавистников любезней.

“Let’s Hurry”

Let’s hurry
to grace this meager table
with red tomatoes
and stacks of melon wedges,

with onions
and dill, with parsley and peppers,
with garlic and goose-pimpled
cucumbers. Let the oil,

resplendent
as sunlit amber, glimmer.
It’s time to slice
black bread, to strew salt

lavishly.
Let’s offer bottles full
of wine and tipple
till they’re gone. How pleasant

to placate
our palates and sup with taste!
We won’t give up,
we won’t give in to autumn,

not a bit.
For God, the Creator of All,
likes naughty lovers
far more than dreary doubters.

Насыщение, а не вкус

Насыщение, а не вкус,
о котором водит Француз
неустанно четыре века
языком по полости рта! –
Вся премудрость его пуста
для голодного человека!

Мельтешения скудных блюд
не приемлет привычный люд
к изобилию щей да каши;
нет урчания в животе –
можно думать о красоте:
насыщение – счастье наше!

Преуспеет в словесном тот
ремесле, кто туго набьёт
отощавшему снедью пузо, –
чем богата, всё из печи
с пылу с жару на стол мечи,
да поболе, русская Муза!

“Satiety Prevails, Not Taste”

Satiety prevails, not taste,     
despite the Frenchman’s discerning mouth.
At least four centuries he’s spent
loving taste, urbane and proud.
Still, his subtleties prove paltry
to any man who’s hungry.

The normal folk just don’t prefer
small plates arrayed until they’re dizzy
in lieu of lots of soup and porridge.
It’s easier to stomach beauty
when your stomach fills your vest:
satiety is our happiness!

The one who stuffs these folks with pap,
fills ’em up and staves off hunger,
will soon excel in verbal craft.
So empty your fridge, unload your larder,
cook up the contents however you choose –
just don’t be stingy, Russian muse!

Translations from the Russian
By Derek Mong & Anne O. Fisher